Зюльфю Ливанели: В России мне хорошо, но тиражи книг у вас уж очень маленькие

Обозревателю "КП" удалось поговорить с живой легендой Турции - Зюльфю Ливанели. Фото: Олег Фочкин

В разгар книжной ярмарки на Красной площади обозревателю "КП" удалось поговорить с живой легендой Турции - Зюльфю Ливанели. Он - самый популярный писатель этой страны, издаваемый немыслимыми тиражами, превосходящими даже нобелевского лауреата Памука. Его роман "История моего брата" стал самым продаваемым романом в истории турецкой литературы, а еще один его роман - "Отель Константинополь" за пару месяцев выдержал восемьдесят переизданий. В Турции говорят, что нет такой проблемы в стране, которую бы не затронул Ливанели.

Кто-то скептически поморщится, мол, что такого, у Донцовой тиражи тоже дай боже. Однако в феномене Ливанели удивительно то, что его истории одинаково привлекают не только домохозяек, но и интеллектуалов. Микиса Теодоракиса, Жака Ширака и Орхана Памука вряд ли можно заподозрить в любви к мылу, а ведь и они называют себя почитателями творчества Ливанели.

Есть теория, что высшие силы дают человеку лишь один талант. Но Ливанели - исключение. Он родился в 1946 году в турецком захолустье. Первая слава пришла к нему как к исполнителю песен на народном инструменте сазе. Потом он стал режиссером кино, написал более пятидесяти сценариев. Был в эмиграции в Европе и там его приняли в высшие интеллектуальные круги.

Ливанели был и успешным политиком. В свое время соперничал с Эрдоганом за пост мэра Стамбула и проиграл нынешнему президенту всего два процента.

Во всех своих деяниях он остается успешным, и ему принадлежит целый ряд рекордов в разных отраслях культуры. Например, именно он дал самый массовый концерт за всю историю существования Турции, собрав 500-тысячную аудиторию. Один из самых известных его фильмов - "Туман" - был номинирован на звание лучшего европейского фильма.

Свои произведения Ливанели строит про законам средневековой литературы, заставляя одну историю вырастать из другой, как узоры на ковре.

А на вопрос, в чем еще он хочет проявить себя, Ливанели отвечает, что только в писательстве.

"Турция меньше, чем Россия, а тиражи книг выше"

- Зюльфю, вы приехали, когда книжная ярмарка в разгаре. Успели побывать?

- Да, быстро пробежал по ярмарке, посмотрел книги. Знаете, мне немножко странно, что у ваших книг такие небольшие тиражи. Вот я посмотрел эту вашу суперпопулярную писательницу, которая из Казани.

- Яхину что ли?

- Да, у нее тираж сто тысяч, кажется и мне удивительно. Россия же больше, чем Турция, должны быть и тиражи больше, а у вас меньше.

- У всех тиражи падают, это закономерно. Недавно у нас на интервью писатель Перес-Реверте был - он и то жаловался, что у него тиражи вдвое упали. Сказал, что через 50 лет литературы вообще не будет

- Я бы с вами и с уважаемым Артуро не согласился. Обычно свою страну не хвалю, но у нас бум чтения, продажи книг очень хорошие и растут с каждым годом.

- Если не секрет, какие у вас тиражи?

- Каждая моя книга продается тиражом примерно шестьсот тысяч экземпляров. И это только в Турции. За последние несколько лет продано уже три миллиона экземпляров. Похожая ситуация у моего друга Орхана Памука.

- Что вы такого сделали?

- Ну, во-первых, надо сказать, что у нас в стране образовательный бум. Даже модно стало учиться, повсюду открываются какие-то маленькие частные университетики. Население очень грамотно и у него есть потребность именно в досугом чтении. Поэтому наша литература во многом нацелена на внутренний рынок. (Кстати, книги у нас очень дешево стоят). Я не могу сказать, что прям все бросились читать: Турция - страна контрастов все же, есть как безграмотные граждане, которые, кроме Корана вообще книг в глаза не видели, но есть и прослойка думающих граждан, она растет, их около десяти миллионов, и в их полку прибавляется.

- Ой, я забыла поздравить вас с началом Уразы-Байрама.

- Нет, нет, не будем. Я светский человек. От меня вся эта тема далеко.

- Как я поняла, в своей стране вы безумно популярны и читают вас даже больше, чем нобелевского лауреата Орхана Памука. Но вот в нашей стране, как я помню, вышло только две книги.

- Да, в России вышли романы "Счастье" и "История моего брата". Скоро выйдет третья книга. Меня действительно в России стали поздно издавать,. Сами издатели спрашивают: ой, почему? А я отвечаю: не ко мне вопрос.

"В советские годы весь мир восхищался "Джамилей" Айтматова"

- В минувшем декабре исполнилось бы 90 лет Чингизу Айтматову. Я знаю, вы очень дружили.

- Да, это так. Мы познакомились в семидесятые году Стокгольме, где я жил долгое время. А он в о время работал послом СССР. Мы подружились. В 1986 году мы вместе с ним были у Горбачева, разговаривали про перестройку. Про это потом в "Правде" вышла большая статья. По-английски Чингиз не говорил, поэтому мы общались оригинальным образом: он старался говорить на турецком, а я - на киргизском. Но мы как-то сердцем друг друга понимали. Он был добрым человеком. Потом я много раз ездил к нему во Фрунзе, это теперь Бишкек. На свое восьмидесятилетие Чингиз прилетал в Турцию и обещал отметить у нас и девяносто лет...

Он приглашал меня на Иссык-кульский форум и там произошла смешная история: двенадцати участникам форума поставили в Бишкеке памятник, и я был в числе этих двенадцати. Но вы бы видели этот памятник: я там с усами, и один в один как Сталин. Спустя какое-то время я спросил у Чингиза, как там поживает памятник, а Чингиз говорит: "Эээ, понимаешь, его украли". Я сказал: "О, ценители литературы?" Он ответил: "Ну что ты, ценители бронзы".

Двенадцати участникам форума поставили в Бишкеке памятник

- А вы были знакомы с его творчеством?

- Ну конечно, был. Тогда все зачитывались его "Джамилей" и восхищались ей. Маленькая, прекрасная повесть. Как сказал Луи Арагон, "Джамиля» – самая красивая история любви на земле».

- Ваши книги он читал?

- Нет, в то время меня знали как композитора больше. Поэтому Чингиз кое-что слышал из музыки. Он не великий ценитель музыки был, он больше писатель идей. Но одна моя вещь ему понравилась, мы потом записали ее с оркестром русских народных инструментов. И еще была у него любимая песня, которую он напевал, там строчки такие: "Твой брат тебя не слышит, но чувствует".

Полиция была уверена, что мой дедушка - Карл Маркс

- Зюльфю, а зачем вам, композитору, музыканту, писателю, режиссеру понадобилась политика?

- Наверное, потому, что я из Турции. Это такая интересная страна, в которой если ты не интересуется политикой, то она обязательно заинтересуется тобой. Если говорить про мои убеждения, то я левый. Я изучал труды Ленина, Плеханова, хотел противостоять исламизации. В семидесятые годы у нас все было непросто: если скажешь слово "Кремль" - ты становишься врагом. Было опасно просто идти по улице в сторону советского посольства. Однажды со мной случилась смешная история: у меня дома проводили обыск, и конфисковали просто французский словарь, потому что там было на обложке написано слово "рус" (кстати, к русским это слово вообще никакого отношения не имело). В тот день у меня забрали еще кое-какую литературу, и наш полицейский в конце обыска укоризненно так сказал: "Вот, как вам не стыдно, у вас такой дедушка интеллигентный, а вы тут ерундой занимаетесь". И после этих слов он указал на потрет Маркса, который у меня на стене висел...

Я смеялся.

- Четверть века назад вы были основным соперником Эрдогана на выборах в мэры Стамбула. Зачем вам было нужно это мэрство?

- Низачем, если честно. Меня уговорили мои друзья. В то время у левых была очень слабая позиция, и меня, можно сказать, вынудили выставить свою кандидатуру на выборах. Дело в том, что я был очень популярен, как музыкант. В 1997 году у меня прошел концерт в Анкаре, на который собралось полмиллиона человек. Кажется, столько до сих пор у нас музыканты столько не собирали... Конечно, я согласился помочь, потому что мне совсем не нравится, когда с одной стороны страну терзают исламисты, с другой стороны - поднимают голову фашисты. Выборы тогда прошли грязно, я проиграл Эрдогану около двух процентов голосов, но получил место в парламенте, стал политиком и действовал по мере сил.

- Сейчас вы отказались от своих взглядов?

- С чего бы я отказался. Я просто сам завязал с политикой и туда теперь ни ногой. Но продолжаю оппозиционерствовать, на выборах мэра Стамбула, например, поддерживал Экрема Имамоглу. Правительство отменило выборы, но я уверен, что будут перевыборы. Сам я не чувствую себя политиком. Скорее, я художник с политическими взглядами.

- Про вас, конечно, говорят, что вы - человек эпохи возрождения и все вам хорошо удается. И музыка, и писательство, и режиссура. А сами вы кем себя считаете?

- С детства я готовился стать писателем. С ума сходил от русской литературы, писал прозу, стихи. Но так случилось, что в семидесятые, как вы знаете, у нас произошел военный переворот. Тогда погибло огромное количество моих друзей - и я в память о них начал писать песни, чтобы запомнить их навсегда. Эти песни стали очень популярны. Особенно их подхватили в Греции, как это ни странно, но и вообще в мире их стали петь, если помните, была такая Джон Баэз, звезда шестидесятых. Так ко мне пришло признание как к музыканту, и вся первая часть моей жизни прошла под знаком музыки. В Турции до сих пор: старшее поколение знает меня как композитора, среднее - как писателя.

- А младшее?

- Ха-ха, а младшее меня знает, наверное, как что-то нематериальное. Половина Стамбула застроена разными объектами в честь меня: парк Ливанели, молодежные досуговые центры Ливанели, отели Ливанели. Да куча всего. Даже памятник есть Ливанели, его еще не украли. У меня даже есть смешное фото: "Ливанели на фоне памятника Ливанели". Прямо как "Пушкин на фоне памятника Пушкину, читающего томик Пушкина".

- И каково это, ходить по парку имени себя и стоять под памятником имени себя?

- Вообще не радует. Чувствуешь себя так, будто уже умер. Честно говоря, в России, где меня никто не узнает, мне как-то комфортнее ходить.

- Вы часто бываете в России. Какие города вам здесь нравятся больше всего?

- Во-первых, конечно, Москва. Люблю ее с детства, люблю ее как сын (шутка). Во-вторых, конечно, Казань, я там чувствую себя как дома. Ну и, в-третьих, Минск, хотя это не в России, а в Беларуси. Люблю Минск, потому что он абсолютно непохож на Турцию. Про этот город я написал в одной из своих книг.

- Один из ваших романов, рассказывающий о проблеме убийств чести, до сих пор распространенных в Турции, носит название "Счастье". У кого, как не у вас нужно спрашивать, а что же такое счастье.

- Сейчас расскажу. Мне говорили переводчики, что, в отличие от русского языка, в турецком больше синонимов к слову "счастье". Разные виды счастья у нас именуются по-разному. Поэтому, если вы посмотрите на наши открытки - увидите в конце кучу перечислений. Это не просто там "желаю счастья в личной жизни". Это долгие перечисления видов счастья: "желаю счастья такого-то, сякого-то и еще всякого разного". Ну а что касается того, что такое счастье, я бы вспомнил фразу из вашего фильма: "Счастье - это когда тебя понимают". Вот я искренне хотел бы, чтобы между нашими странами возник такой вид счастья. На самом деле, у нас действительно много общего и больше точек соприкосновения, чем принято считать сейчас.